Строительство и перестройки

Строительство дворца по проекту неизвестного архитектора было закончено к 1 апреля 1706 года^[4] для Петра I. Дворец был любим Петром и просуществовал в таком виде в течение пяти лет.

Ещё при жизни Петра началась перестройка: на месте деревянного строился трёхэтажный каменный дворец в голландском стиле с балюстрадой. Автор проекта — архитектор ван Звитен^[8], появившийся в 1721 году и в 1722 приступивший к постройке «палат противу Екатеринъгофа на острову» по собственному проекту.

К трёхэтажному корпусу с башней под прямым углом примыкали два двухэтажных флигеля, по сторонам стояли четыре павильона с малыми куполами. Всё это было кругом обнесено упиравшейся прямо в воду стенкой с балюстрадой^[9]. По словам И. Э. Грабаря, дворец, исполненный в типичных формах загородных голландских вилл, был «одним из самых милых и любезных памятников Петровской эпохи в Петербурге» ^[10].

Царь Пётр мечтал построить три дворца — для себя и двух своих дочерей (Елизаветгоф — для Елизаветы и Анненгоф — для Анны). Строительство закончилось уже после кончины царя^[11].

По описанию современников^[12],

Дальнейшая судьба

В таком виде дворец просуществовал недолго. После Кончины Петра Подзорный дворец был передан Адмиралтейству под магазины, остров, на котором он находился стал именоваться «Подзорный». Но и он, и его ближние окрестности — подаренный Екатерине дворец Екатерингоф и парк при нём опустели^[2]. В середине XVIII века здания на Подзорном острове пришли в полное запустение и затем подверглись коренной перестройке^[10].

Петр I часто посещал этот остров, откуда было удобно наблюдать за кораблями, входящими в Петербург по фарватеру Большой Невы^[13]. По своему назначению остров и дворец называли Подзорными.

Остров на взморье соединялся с берегом дамбой с подъёмным мостом. Позже использовался для наблюдения за уровнем воды в Неве и предупреждения о подъёме воды^[14], как тюрьма, после этого в нём размещался адмиралтейский склад.

С начала XIX века остров уже был застроен и на нём жили лоцманы Петербургского (позже — Ленинградского) лоцмейстерства; На острове была каменная часовня^[15]. В 1930-х годах на остров перевели лоцманов из посёлка Лебяжье^[16], сконцентрировав лоцмейстерство в одном месте.

Как Подзорный дворец, так и Екатерингофский до нашего времени не сохранились, Подзорный остров был поглощён в XX веке Безымянным островом. Территория острова ныне находится под пивзаводом имени Степана Разина, это визуально отображено на карте Дельты Невы^[17].

Дворец в искусстве

• Описание дворца и отношения к нему Петра в книге Д. С. Мережковского «Петр и Алексей»^[18]

«Время подобно железу горячему, которое, ежели остынет, не удобно кованию будет»,- говорит царь. И, кузнец России, он кует ее, пока железо горячо. Не знает отдыха, словно всю жизнь спешит куда-то. Кажется, если б и хотел, то не мог бы отдохнуть, остановиться. Убивает себя лихорадочною деятельностью, неимоверным напряжением сил, подобным вечной судороге. Врачи говорят, что силы его надорваны, и что он проживет недолго. Постоянно лечится железными Олонецкими водами, но при этом пьет водку, так что лечение только во вред. Первое впечатление при взгляде на него — стремительность. Он весь — движение. Не ходит, а бегает. Цесарский посол, граф Кинский, довольно толстый мужчина, уверяет, что согласился бы лучше выдержать несколько Сражений, нежели пробыть у царя два часа на аудиенции, ибо должен, при тучности своей, бегать за ним во всё это время, так что весь обливается потом, даже в русский мороз. «Время яко смерть,- повторяет царь.- Пропущение времени смерти невозвратной подобно».

• * *

Его стихии — огонь и вода. Он их любит, как существо, рожденное в них: воду — как рыба, огонь — как Саламандра. Страсть к пушечной пальбе, ко всяким опытам с огнем, к фейерверкам. Всегда сам их зажигает, лезет в огонь; однажды при мне спалил себе волосы. Говорит, что приучает подданных к огню сражений. Но это только предлог: он просто любит огонь. Такая же страсть к воде. Потомок московских царей, которые никогда не видели моря, он затосковал о нём ещё ребёнком в душных теремах Кремлевского дворца, как дикий гусёныш в курятнике. Плавал в игрушечных лодочках по водовзводным потешным прудам. А как достиг до моря, то уже не расставался с ним. Большую часть жизни проводит на воде. Каждый день после обеда стоит на фрегате. Когда болен, совсем туда переселяется, морской воздух его почти всегда исцеляет. Летом в стергофе, в огромных садах ему душно; Устроил себе мыльню в Монплезире, домике, одна сторона которого омывается волнами Финского залива; окна спальни прямо на море. В Петербурге Подзорный дворец построен весь в воде, на песчаной отмели Невского устья. Дворец в Летнем саду также окружен водою с двух сторон: ступени крыльца спускаются в воду, как в Амстердаме и Венеции. Однажды зимою, когда Нева уже стала и только перед дворцом оставалась еще полынья окружностью не больше сотни шагов, он и по ней плавал взад и вперед на крошечной гичке, как утка в луже. Когда же вся река покрылась крепким льдом, велел расчистить вдоль набережной пространство, шагов сто в длину, тридцать в ширину, каждый день сметать с него снег, и я сама видела, как он катался по этой площадке на маленьких красивых шлюпках или буерах, поставленных на стальные коньки и полозья. «Мы, говорит, плаваем по льду, чтоб и зимою не забыть морских экзерциций». Даже в Москве, на Святках, катался раз по улицам на огромных санях, подобии настоящих кораблей с парусами. Любит пускать на воду молодых диких уток и гусей, подаренных ему царицею. И как радуется их радости! Точно сам он водяная птица.

• Описание дворца в книге Нины Соротокиной «Трое из навигацкой школы»^[19]

(Роман в четырёх книгах «Гардемарины, вперед!»)

Море… Пусть это только серый залив под неярким небом. Отсюда можно плыть и на Камчатку и в Африку. С галерной верфи доносился запах дегтя и свежеструганого дерева. Ветер ровно и упруго раскачивал верхушки сосен. Далеко на горизонте виднелась одинокая шхуна. Справа, на уходящей в море косе, вращала крыльями мельница, слева на маленьком, как гривна, словно плывущем островке стоял небольшой павильон с башней и шпилем.

Алексей разделся, аккуратной стопкой сложил одежду. Море было мелким и обжигающе холодным, но он входил в него медленно, подавляя дрожь в теле, и, только когда вода достигла подмышек, нырнул с головой, потом, как поплавок, выскочил на поверхность и поплыл к павильону с башней.

Павильон, прозванный в былые времена Подзорным дворцом, был построен по приказу Петра I. Государь любил этот дом и проводил в нем время в полном уединении, высматривая в подзорную трубу появление иностранных кораблей. Теперь дворец перешел в ведомство Адмиралтейства, здесь хранили деготь и смолу для галерной верфи.

Алексей активно работал руками и ногами, но остров с загадочным павильоном, казалось, все дальше и дальше уплывал от Него, словно корабль, взявший курс в открытое море.

Алексей еще раз нырнул, играя с волной, как дельфин, встряхнулся, с силой ударил по воде, подняв фонтан брызг, прокричал что-то невнятное, ликующее и, шалый от восторга, поплыл к берегу.

• В книге В. П. Аксёнова «Вольтерьянцы и вольтерьянки» ^[20] дворец играет эпизодическую роль:

…Пристроили к развалюшным хоромам четыре колонны с коринфскими капителями, в пруд перед домом пустили лебедей, в сад павлинов и стали там прогуливаться в паричках, с тросточками, а на соседей насмешливо посматривали в невтонианскую трубу, хоть и было их видно невооружённым глазом.

У этой трубы была своя история. По слухам, завезена она была в нашу отсталую державу учёным мужем Жозефом Делилем в анныиоанновские времена, когда исполинскими усилиями строилась Петербургская Академия. Была труба длиною семь футов и при надежной наводке на планету Сатурн казала уму непостижимые кольца вкруг оной. Да как же оказалась сия почтенная медь в рязанской глуши? Досужие летописцы и, в частности, вечные недруги Лесковых Земсковы рекли, что труба была похищена из Подзорного дворца по странной случайности как раз в ту ночь, когда будущий батюшка Николая Галактион держал там караул. Якобы именно в связи с этой трубою Галактиону Лескову пришлось до срока выйти в отставку из Ахтырского полка, предварительно пройдя дознание в канцелярии Долгорукого. Труба Делиля якобы была найдена, хоть и болтают, что заново была построена уже российскими быстроразумниками в Гусе-Хрустальном.

Года через три после сих сумнительных событий Галактион Лесков подарил своей невесте Агриппине «невтонианскую трубу», якобы заказанную в Гусе-Хрустальном, а по молве так все ш таки уворованную.

Примечания